Feliks

Хороший дядька. Даёт 10 правил, как себя вести в тюряге. Сам он отсидел 12 лет. Рейтинг самый высокий у него, из советов что, правило 1, это не «закладывать». Ну и по всему видать он из «крутых». Но в американских тюрьмах нет понятий, как в СССР, то есть нет никаких там воровских понятий, нет воров в законе, словом. Нет «мужиков», нет «опущенных», смотрящих и прочего из арсенала российской лагерной науки, пусть не советской уже. Нет понятий такого рода вообще, чтобы кого-то, кого впервые вводят в камеру, подлавливать на том, что он якобы не так поздоровался («Вечер в хату»), что он якобы наивный и что его место у параши.

В общем, это два мира, я бы сказал. Ничего общего, на первый взгляд, но всё же что-то есть универсальное, хотя бы с вот этими доносчиками, или с карточными и подобными долгами (надо отдавать), не лезь в чужую душу, не наглеть.

Но русские порядки, конечно, смотрятся чудовищными. Они специфичны и они, полагаю, рассчитаны на подавление тех, кто с тобой рядом и кто в принципе равен с тобой, кто такой же зэк, как ты.

Я лично не сидел ни там, ни тут. Но зато я прошёл 2 года стройбата, с контингентом процентов на 70 — судимыми, с моими сослуживцами и с армейскими порядками, вполне совместимыми во многом с лагерными. Я мог в одних ситуациях быть «крутым», и с поддержкой друзей, в других совершенно одинок и без помощи, сломленный духом. То есть школу своеобразную прошёл, и не назвал бы её школой мужества непременно. Это грязь, из которой тебе выбираться.

 Уже который раз подумываю слазить на чердачок, поискать свой дембельский альбом и переснять оттуда фото палача киевского, Колечко. Имени не помню. Может, Анатолий. Но он на фото там с командиром роты Андрейчишеным, офицером и точно по имени — Анатолием. Это Киевский стройбат 1980 года, где я служил. 

Фотоотпечаток в альбоме том вклеен крупный, оба гогочут, и как бы из темноты лица, что-то вроде плащей на них, чисто эсэсовцы, напившись шнапса в блиндаже.

Колечко, этот психопат и садист, действительно пытался меня укокошить, но я выжил. Но то в один из эпизодов. Второй эпизод не выдержал мой сослуживец М. и напарник по тому памятному наряду, -- вскрыл себе вены и ... исчез, пока я валялся в казармовской ленкомнате без сознания, думая после, что заснул. Меня там же на полу облили водой из ведра, и над собой я увидел ту же рожу Колечко.

Ширвинд сам рос на винегрете. Но горошек зеленый бабушка заменяла на вареную фасоль, когда горошка не было. А когда не было фасоли, то Ширвинд просил горошек.

Есть такой старейший магазинчик, он вроде сельской лавки, называется «Золотой ключик». Я уже в США почти 30 лет, но ещё в первые мои дни он фунциклировал, даже лицом Брайтона считался, типа того. Он находится в тихом месте, не под эстакадой метропоездов, но на самой авеню. Заходил я туда в совокупности раз пять, не больше, поскольку там особо ничего такого нет, разве что убогие самодельные конфеты, со сливой, что ли. В старые годы такое культивировали в здешних лавках и гастрономах, создавая намеренно «советскую» очередь, делая узкие проходы, мало касс, или когда продавец вам «накладывает». Меня от этого воротило. И надо было знать места поприличнее, где отовариваться на постоянной основе, где салад-бар, а в поварах не мексиканцы, а украинки.

   Нет, на самом деле я не расист, но тревога растёт. Что-то в душе перевернулось, а мозг сверлит ужасная догадка на уровне предположения: я ведь стал расист.

   А началось с того, что меня мой сотрудник кинул на деньги. Он и есть объект моей воспылавшей страсти, в основе которой лежит ненависть к такому и к таким, как он, хотя не все «такие» виноваты с ним вместе, — но они все скопом, да в таких условиях (город, страна, порядки), все же составляют среду.

  Ничего не могу с собой поделать потому. Выключаю все шоу, если там «эти». Перестал фильмы смотреть со всякими такими актёрами, даже и талантливыми. Уже это и на интуитивный уровень перешло.
Но ненависти нет такой, чтоб уж прямо линчевать хотелось. Хватит и того, что с кидалой — в конторе моей — мне не доводится общаться напрямую. Он по-прежнему, как и десятки лет назад, принимает от меня файлы для обработки на станках. Я в офисе дизайнер, а он рабочий в мастерской. Физически наши пути не пересекаются, а от лица мерзавца выступает посредник, офисный менеджер.